Неточные совпадения
Как всякий человек, которому удалось избежать
опасности, Самгин
чувствовал себя возвышенно и дома, рассказывая Безбедову о налете, вводил в рассказ комические черточки, говорил о недостоверности показаний очевидцев и сам с большим интересом слушал свой рассказ.
— Интеллигенты, особенно — наши, более голодные, чем в Европе, смутно
чувствуют трагизм грядущего, и многих пугает не
опасность временных поражений пролетариата, а — несчастие победы, Ильич — прав.
Безбедов не отвечал на его вопросы, заставив Клима пережить в несколько минут смену разнообразных чувствований: сначала приятно было видеть Безбедова испуганным и жалким, потом показалось, что этот человек сокрушен не тем, что стрелял, а тем, что не убил, и тут Самгин подумал, что в этом состоянии Безбедов способен и еще на какую-нибудь безумную выходку.
Чувствуя себя в
опасности, он строго, деловито начал успокаивать его.
Он смотрел вслед быстро уходящему, закуривая папиросу, и думал о том, что в то время, как «государству грозит разрушение под ударами врага и все должны единодушно, необоримой, гранитной стеной встать пред врагом», — в эти грозные дни такие безответственные люди, как этот хлыщ и Яковы, как плотник Осип или Тагильский, сеют среди людей разрушительные мысли, идеи. Вполне естественно было вспомнить о ротмистре Рущиц-Стрыйском, но тут Клим Иванович испугался,
чувствуя себя в
опасности.
Когда Клим случайно оставался с ней в комнате, он
чувствовал себя в
опасности под взглядом ее выпуклых глаз, взгляд этот Клим находил вызывающим, бесстыдным.
Она вздохнула будто свободнее — будто опять глотнула свежего воздуха,
чувствуя, что подле нее воздвигается какая-то сила, встает, в лице этого человека, крепкая, твердая гора, которая способна укрыть ее в своей тени и каменными своими боками оградить — не от бед страха, не от физических
опасностей, а от первых, горячих натисков отчаяния, от дымящейся еще язвы страсти, от горького разочарования.
Увидав этот почерк и штемпель, Нехлюдов покраснел и тотчас же
почувствовал тот подъем энергии, который он всегда испытывал при приближении
опасности.
После охоты я
чувствовал усталость. За ужином я рассказывал Дерсу о России, советовал ему бросить жизнь в тайге, полную
опасности и лишений, и поселиться вместе со мной в городе, но он по-прежнему молчал и о чем-то крепко думал.
— Ну, так утонет, — равнодушно заметил Сучок, который и прежде испугался не
опасности, а нашего гнева и теперь, совершенно успокоенный, только изредка отдувался и, казалось, не
чувствовал никакой надобности переменить свое положение.
Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме; даже комфорт вас не радует, и всякий раз, вечером, когда появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее с гербовыми пуговицами и начнет подобострастно стягивать с вас сапоги, вы
чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой нос молодого дюжего парня, только что взятого барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, — вы бы обрадовались несказанно и охотно бы подверглись
опасности лишиться вместе с сапогом и собственной вашей ноги вплоть до самого вертлюга…
Странная, оригинальная развалина другого века, окруженная выродившимся поколением на бесплодной и низкой почве петербургской придворной жизни. Она
чувствовала себя выше его и была права. Если она делила сатурналии Екатерины и оргии Георга IV, то она же делила
опасность заговорщиков при Павле.
Запачканный диван стоял у стены, время было за полдень, я
чувствовал страшную усталость, бросился на диван и уснул мертвым сном. Когда я проснулся, на душе все улеглось и успокоилось. Я был измучен в последнее время неизвестностью об Огареве, теперь черед дошел и до меня,
опасность не виднелась издали, а обложилась вокруг, туча была над головой. Это первое гонение должно было нам служить рукоположением.
Но я
чувствовал глубокий разрыв не только с дворянским обществом, но и с так называемым либеральным и даже радикальным обществом, которое все-таки было обществом легальным, которое пользовалось благами жизни, не подвергаясь никаким
опасностям, несмотря на свою оппозиционность.
Но самодурство и этого чувства не может оставить свободным от своего гнета: в его свободном и естественном развитии оно
чувствует какую-то
опасность для себя и потому старается убить прежде всего то, что служит его основанием — личность.
Но война кончилась,
опасность миновалась; Иван Петрович опять заскучал, опять потянуло его вдаль, в тот мир, с которым он сросся и где
чувствовал себя дома.
Ежеминутная
опасность потерять страстно любимое дитя и усилия сохранить его напрягали ее нервы и придавали ей неестественные силы и как бы искусственную бодрость; но когда
опасность миновалась — общая энергия упала, и мать начала
чувствовать ослабление: у нее заболела грудь, бок, и, наконец, появилось лихорадочное состояние; те же самые доктора, которые так безуспешно лечили меня и которых она бросила, принялись лечить ее.
Опасность грозила из каждого угла, олень
чувствовал окруживших его людей с такой же отчетливостью, как мы можем только видеть.
Узнав от Марии Васильевны про поступок молодого Смоковникова, Введенский не мог не
почувствовать удовольствия, найдя в этом случае подтверждение своих предположений о безнравственности людей, лишенных руководства церкви, и решил воспользоваться этим случаем, как он старался себя уверить, для показания той
опасности, которая угрожает всем отступающим от церкви, — в глубине же души для того, чтобы отомстить гордому и самоуверенному атеисту.
С удивительным наслаждением Калугин
почувствовал себя дома, вне
опасности, и, надев ночную рубашку, лежа в постели уж рассказал Гальцину подробности дела, передавая их весьма естественно, — с той точки зрения, с которой подробности эти доказывали, что он, Калугин, весьма дельный и храбрый офицер, на что, мне кажется, излишне бы было намекать, потому что это все знали и не имели никакого права и повода сомневаться, исключая, может быть, покойника ротмистра Праскухина, который, несмотря на то, что, бывало, считал за счастие ходить под руку с Калугиным, вчера только по секрету рассказывал одному приятелю, что Калугин очень хороший человек, но, между нами будь сказано, ужасно не любит ходить на бастионы.
— Но что ж за жизнь! — начал Александр, — не забыться, а все думать, думать… нет, я
чувствую, что это не так! Я хочу жить без вашего холодного анализа, не думая о том, ожидает ли меня впереди беда,
опасность, или нет — все равно!.. Зачем я буду думать заранее и отравлять…
Из одной этой угрозы читатели могут видеть, что некоему упоминаемому здесь учителю Варнаве Препотенскому со стороны Ахиллы-дьякона угрожала какая-то самая решительная
опасность, и
опасность эта становилась тем грознее и ближе, чем чаще и тягостнее Ахилла начинал
чувствовать томление по своем потерянном рае, по утраченном благорасположении отца Савелия.
Полторацкий, несмотря на то, что не выспался, был в том особенном настроении подъема душевных сил и доброго, беззаботного веселья, в котором он
чувствовал себя всегда среди своих солдат и товарищей там, где могла быть
опасность.
Естественно, что лица, считающие своей обязанностью нести все тяжести и
опасности военной жизни для защиты своего отечества,
чувствуют недоброжелательство к тем лицам, которые вместе с ними в продолжение долгого времени пользовались покровительством и выгодами правительства; во время же нужд и
опасности не хотят участвовать в несении трудов и
опасности для защиты его.
Не один раз глаза Фени наполнялись слезами, когда она смотрела на отца: ей было жаль его больше, чем себя, потому что она слишком исстрадалась, чтобы
чувствовать во всем объеме
опасность, в какой находилась.
Кирша остановился в недоумении; он
чувствовал всю
опасность выйти на открытое место; но на другой стороне поляны, в самой чаще леса, тонкий дымок, пробираясь сквозь густых ветвей, обещал ему убежище, а может быть, и защиту.
Жизнь его пошла ровно и гладко. Он хотел нравиться хозяину,
чувствовал, понимал, что это выгодно для него, но относился к старику с подстерегающей осторожностью, без тепла в груди. Страх перед людьми рождал в нём желание угодить им, готовность на все услуги ради самозащиты от возможного нападения. Постоянное ожидание
опасности развивало острую наблюдательность, а это свойство ещё более углубляло недоверие к людям.
Елену начало сильно трясти, так, что угрожала
опасность ее положению; она, однако, ничего этого не
чувствовала и не понимала.
Услыхав, что ее сопернице угрожает это счастие, княгиня страшно и окончательно испугалась за самое себя; она, судя по собственным своим чувствам, твердо была убеждена, что как только родится у князя от Елены ребенок, так он весь и навсегда уйдет в эту новую семью; а потому, как ни добра она была и как ни
чувствовала отвращение от всякого рода ссор и сцен, но
опасность показалась ей слишком велика, так что она решилась поговорить по этому поводу с мужем серьезно.
— Греби, греби… Загребывай, проходящий, поглубже, не спи! — говорит он лениво, а сам вяло тычет шестом с расстановкой и с прежним уныло-апатичным видом. По ходу парома мы
чувствуем, что теперь его шест мало помогает нашим веслам. Критическая минута, когда Тюлин был на высоте своего признанного перевознического таланта, миновала, и искра в глазах Тюлина угасла вместе с
опасностью.
Надобно было обходить полыньи, перебираться по сложенным вместе шестам через трещины; мать моя нигде не хотела сесть на чуман, и только тогда, когда дорога, подошед к противоположной стороне, пошла возле самого берега по мелкому месту, когда вся
опасность миновалась, она
почувствовала слабость; сейчас постлали на чуман меховое одеяло, положили подушки, мать легла на него, как на постель, и почти лишилась чувств: в таком положении дотащили ее до ямского двора в Шуране.
Хотя он и знал вперед, что из этого ничего не выйдет, разговор этот несколько успокоил Евгения. Он, главное,
почувствовал, что он от волнения преувеличил
опасность.
— Вот и люби меня эдак же, — предложил Пётр, сидя на подоконнике и разглядывая искажённое лицо жены в сумраке, в углу. Слова её он находил глупыми, но с изумлением
чувствовал законность её горя и понимал, что это — умное горе. И хуже всего в горе этом было то, что оно грозило
опасностью длительной неурядицы, новыми заботами и тревогами, а забот и без этого было достаточно.
Он смутно
почувствовал, что сказано им не то, что хотелось сказать, и даже сказана какая-то неправда. А чтоб успокоить жену и отвести от себя
опасность, нужно было сказать именно правду, очень простую, неоспоримо ясную, чтоб жена сразу поняла её, подчинилась ей и не мешала ему глупыми жалобами, слезами, тем бабьим, чего в ней до этой поры не было. Глядя, как она небрежно, неловко укладывает дочь, он говорил...
Чувствуя себя в
опасности пред этим человеком, она пошла наверх к дочери, но Натальи не оказалось там; взглянув в окно, она увидала дочь на дворе у ворот, рядом с нею стоял Пётр. Баймакова быстро сбежала по лестнице и, стоя на крыльце, крикнула...
Впрочем,
опасность была на носу, была очевидна; господин Голядкин и это
чувствовал; да как за нее взяться, за эту опасность-то? вот вопрос.
Всеобщее, мысль, идея — начало, из которого текут все частности, единственная нить Ариадны, — теряется у специалистов, упущена из вида за подробностями; они видят страшную
опасность: факты, явления, видоизменения, случаи давят со всех сторон; они
чувствуют природный человеку ужас заблудиться в многоразличии всякой всячины, ничем не сшитой; они так положительны, что не могут утешаться, как дилетанты, каким-нибудь общим местом, и в отчаянии, теряя единую, великую цель науки, ставят границей стремления Orientierung [ориентацию (нем.).].
Он сознал ясно, что миновал страшную
опасность. «Эти люди, — думалось ему, — вот эти-то самые люди, которые еще за минуту не знают, зарежут они или нет, — уж как возьмут раз нож в свои дрожащие руки и как
почувствуют первый брызг горячей крови на своих пальцах, то мало того что зарежут, — голову совсем отрежут „напрочь“, как выражаются каторжные. Это так».
Казалось, в сообществе с Проскуровым он
чувствовал себя не совсем ловко и даже как будто в
опасности.
Если живешь духовной жизнью, то при всяком разъединении с людьми
чувствуешь духовное страдание. Для чего это страдание? А для того, что как боль телесная указывает на
опасность, угрожающую телесной жизни, так это духовное страдание указывает на
опасность, угрожающую духовной жизни человека.
Сердце тревожно забилось, глаза жадно всматривались в темноту. Неужели Гуль-Гуль! Неужели милая, отважная моя подружка, тщетно прождав меня в башне и не дождавшись,
почувствовала грозящую мне
опасность и спешит на выручку?
Володя
почувствовал глубочайшую истину в этих словах доброго и необыкновенного симпатичного матроса и понял, как фальшивы и ложны его собственные понятия о стыде страха перед
опасностью.
Мне угрожает
опасность. Это
чувствую я, и это знают мои мускулы, оттого они в такой тревоге, теперь я понял это. Ты думаешь, что я просто струсил, человече? Клянусь вечным спасением — нет! Не знаю, куда девался мой страх, еще недавно я всего боялся: и темноты, и смерти, и самой маленькой боли, а сейчас мне ничего не страшно. Только странно немного… так говорят: мне странно?
— Да… Не беспокойся обо мне, и поезжай с Богом… Я только устала… Боли же не
чувствую почти совсем; вероятно, эта рана навылет, и не представляет собой никакой
опасности. Уверяю тебя… Только бы не двигаться и хорошенько отдохнуть и заснуть до твоего возвращения.
Теперь, когда
опасность миновала и Леночка через неделю-другую поправится и встанет с постели, Тася сразу успокоилась и даже как бы
почувствовала себя обиженной всеми.
Все то, от чего я, по преданию, поехал лечиться на Кавказ, все приехало со мною сюда, только с той разницей, что прежде все это было на большой лестнице, а теперь на маленькой, на грязненькой, на каждой ступеньке которой я нахожу миллионы маленьких тревог, гадостей, оскорблений; во-вторых, оттого, что я
чувствую, как я с каждым днем морально падаю ниже и ниже, и главное — то, что
чувствую себя неспособным к здешней службе: я не могу переносить
опасности… просто, я не храбр…
Ложась спать полчаса спустя, он уже
чувствовал себя вне
опасности и в отличном настроении. Покойный, довольный, что недоразумение так благополучно кончилось, он укрылся одеялом и скоро уснул, и спал крепко до десяти часов утра.
Бричка выехала из деревни, и Шилохвостов
почувствовал себя вне
опасности. Он заликовал.
Сознавал ли сам князь Василий
опасность своего положения,
чувствовал ли близость смерти — было неизвестно.
А так как всем народам мы внушали то же самое, то они, постоянно
чувствуя себя в
опасности от своих соседей, всегда готовятся к защите и озлобляются друг на друга.
Решив уехать во что бы то ни стало, она
почувствовала себя вне
опасности; мысли ее мало-помалу пришли в порядок, она повеселела и даже позволила себе обо всем думать: как ни думай, ни мечтай, а всё равно ехать!